Виолончель по имени Алессандра

Александр Рамм, виолончелист:

Из всех инструментов, на которых я играл, я играю на нем большее количество времени — на данный момент восемь лет. Это современный инструмент, ему исполнилось одиннадцать лет. С каждым годом он становится все лучше и лучше. Сравнивать его со старинными трехсотлетними нельзя, потому что это разные вещи. То же самое, что сравнивать, например, Шостаковича и Прокофьева: это две глыбы, но абсолютно разные. Так же и со старинными инструментами. На них в течение трехсот лет играли лучшие из лучших, и подолгу. И инструменты впитали в себя эти персональности. Современный инструмент хорош тем, что он практически чистый холст, в который можно вдохнуть свою жизнь, свою персональность. Мы с моим инструментом за это время не просто сроднились — это уже давно продолжение меня. Мастера, который его изготовил, зовут Габриэль Жебран Якуб, он уроженец Петербурга, мама русская, папа сириец — отсюда такое интересное имя. Очень талантливый человек, всего лишь на десять лет старше меня. Помимо изготовления инструментов ходит под парусом, имеет лицензию пилота, занимается ювелирным делом. Колки моего инструмента — это абсолютно ручная работа: рубины, золото, инкрустация. На звук, конечно, не влияет, но красиво. Верхняя дека из ели, задняя и обечайки — из клена. Спил зимний, из хорватского дерева, в определенной фазе луны, чтобы было меньше влаги. Пружина из деревянных перекрытий дома на набережной Мойки, где жил Ростропович. Когда там делали ремонт, мастер, в то время живший в соседнем подъезде, нашел эти перекрытия, распилил и вставил в инструмент.
...
Инструмент зовут Алессандра.

(отсюда)

Преступления победителей

Оберон Во (Auberon Waugh), один из величайших публицистов «Спектейтора», как-то посетовал, что на Нюрнбергском процессе на скамье подсудимых не было Черчилля, — чтобы повесить его за бомбардировку Дрездена и других немецких городов.

(Отсюда)

Звёзды и статисты

Робертсон Дэвис. "Пятый персонаж":

"Одна из жестоких особенностей жизненного театра -- все мы считаем себя звездами, напрочь отказываясь понять и признать свою истинную сущность второстепенных персонажей, а то и статистов".

Власть лучших против власти народа

 Григорий Юдин, профессор политической философии:

Все, что мы сейчас понимаем под демократией, появилось совсем недавно — по сути дела, только в XIX веке. И все это совсем не похоже на классические образцы демократии. На то, что под демократией понимали раньше.

Собственно, с античности и до недавнего времени все оценки демократии — крайне критические. Кто-то предельно радикально — традиция Платона, кто-то с нюансами — традиция Аристотеля, но почти все без исключения называют ее худшим из возможных режимов. Демократия — это зло. И только в начале XIX веке все внезапно меняется. Появляются работы, которые описывают демократию как благо, как правильный, наиболее эффективный и справедливый режим. Что изменилось?

Главным образом, изменилось понимание демократии. Под демократией стали понимать нечто принципиально новое. А именно — социальное равенство в самом общем виде. А потом происходит еще одна трансформация; под демократией начинают понимать либерально-конституционный режим, основанный на политическом представительстве, выборах, системе сдержек и противовесов. В этой системе, безусловно, есть какой-то демократический элемент, а потому получилось создать иллюзию связи с классическими образцами, хотя на самом деле к классическим образцам все это имеет очень слабое отношение. Окажись на нашем месте человек эпохи Перикла, то ему бы и в голову не пришло назвать современный либерально-демократический режим демократией. С его точки зрения, это было бы скорее какой-то специальной версией олигархии или аристократии.

Нынешняя демократия не является властью народа

Один из идеологов либерализма, Бенжамен Констан, тогда же, в начале XIX века сформулировал разделение двух типов свободы: свобода древних — свобода совместного политического действия, и современная свобода — максимально возможная свобода индивида от внешнего принуждения. Классическая демократия соответствовала идее древней коллективной свободы, новый либерально-конституционный режим — свободе индивидуальной.

Нынешняя демократия не является властью народа, не является практикой коллективного самоуправления. Тут совсем другая логика, которую прямо сформулировал классический теоретик современной демократии Йозеф Шумпетер: «Давайте будем называть демократией ситуацию, когда управляют элиты, а массы могут повлиять на это, лишь подав свой голос за представителей элит». То есть элиты сражаются друг с другом за то, чтобы быть выбранными массой. Больше никаких рычагов власти у масс нет. Все сегодняшние рейтинги, определяющие, насколько режим демократичен, опираются прежде всего на это определение Шумпетера: есть ли выборы, насколько эти выборы честные, насколько регулярные. Выборы — это ключевой институт современной демократии, но этот институт определяет не власть народа, а его участие в борьбе элит за власть. Собственно, в этой системе демократией называется аристократическая власть — власть лучших (не важно, что лучшие тут не по происхождению, а по выбору населения), демократический же элемент имеет исключительно функцию легитимизации этой власти элит.

А потому то, что мы называем сегодня кризисом демократии, является кризисом либерально-конституционных режимов. И главная причина этого кризиса — обнажение аристократической природы либерально-конституционных режимов, и естественное расхождение этой логики с логикой демократизации.

Либерально-конституционный режим, чтобы получать демократическую легитимность, должен создавать ощущение демократизации, при этом так, чтобы реально никакой демократизации за рамками, описанными Шумпетером, не было. И это все труднее становится делать. Людям обещают, что они и их интересы будут представлены, а они оказываются не представлены никем, они ощущают, что их никто не представляет. Людям обещают, что от их голоса что-то может измениться, а они видят, что никакого влияния оказать ни на что не могут.

И, как следствие, с одной стороны, потеря людьми интереса к политике и выборам —деполитизация, чреватая сбоем системы демократической легитимизации. А с другой, нарастающая волна требований усиления демократии. Истории с Brexit и Трампом — ровно про это. Протестное голосование против самой системы формальной демократической легитимизации.

(Отсюда)

Ломать через колено

Вячеслав Игрунов, общественный деятель:

Большая группа молодых реформаторов в 1989 году поехала в Чили перенимать опыт Пиночета, там были Найшуль, Чубайс, Львин, Васильев, Болдырев и многие другие. Вернулись все в полном восторге, за исключением Болдырева. Осенью 89 года у нас были очень тяжелые споры на эту тему. Они же размышляли после поездки так: сделать нищим население, чтобы обесценить рабочую силу, а наши не очень хорошие товары получили бы конкурентоспособность за счет дешевизны, сконцентрировать ресурсы в руках немногих, чтобы эти немногие могли конкурировать на международном рынке. Я им говорил: эти методы приведут к забастовкам и развалу страны. Они ответили, что понимают это, потому главная задача сначала уничтожить профсоюзы. Я возразил, что с профсоюзами можно договариваться, а без них будут радикалы и «дикие» акции протеста. Их ответ на мою реплику ошеломил: «А что, у нас пулеметов нет?»

Люди из гайдаровской команды вообще говорили о разрушении государства: «Чем больше мы разрушим, тем тяжелее будет восстанавливать прежнее». Когда я это услышал, понял, что нам не по пути. Их представление о сильной власти — это представление не о государстве, а о диктаторе, который ломает народ через колено и проводит реформы. Фраза «ломать через колено» в этой среде появилась довольно рано.

(Отсюда)

Искусство и подлинность

Ирина Антонова, искусствовед, директор и президент ГМИИ:

...В мире и сейчас, и в обозримом грядущем осталась только реальность как стена, как груда кирпичей, которую нам и показывают, говоря: вот это искусство. Или показывают заспиртованную акулу, но она вызывает только отвращение, она не может вызвать другое чувство, она не несет ничего возвышенного, то есть идеала. Как выстраивать мир вокруг отсутствия идеала?.. Я не пророк, но мне ясно: то, что сейчас показывают на наших биеннале, это уйдет. Потому что консервированные акулы и овцы — это не художественная форма. Это жест, высказывание, но не искусство.

Пока есть — и он будет длиться долго — век репродукций, век непрямого контакта с художественным произведением. Мы даже музыку слушаем в наушниках, а это не то же самое, что слышать ее живьем. Но репродукция ущербна, она не воспроизводит даже размера, что уж говорить о многом другом. Давид и его уменьшенный слепок — это не то же самое, но чувство «не то же самое», оно потеряно.

(Отсюда)

О пользе тирании

Учитывая, что Ухань – один из главных транспортных узлов в самом сердце страны, вирус мог бы разлететься по всему Китаю за считаные недели. Именно этим объясняется беспрецедентный размах карантина и та жесткость, с которой центральные власти его вводят. Китай – единственная страна мира, где режим не только может пойти на такие меры без оглядки на права человека, но и обладает достаточными для этого ресурсами, бюрократическими и силовыми механизмами.

(Отсюда)